Я щас взорвусь, как триста тонн тротила,
— Во мне заряд нетворческого зла:
Меня сегодня Муза посетила,
Так немного посидела — и ушла!
ИтакЪ. Начало романа.
. . . Вечерѣетъ. Трясусь я въ грязненькомъ, третьеклассномъ вагонѣ берлинскаго ринъ-бана. Противъ меня сидитъ худощавый господинъ, борода съ просѣдью, нервно куря скверную папиросу. Странно одѣтъ: зимнее пальто съ сильно потертымъ барашковымъ воротникомъ и фетровая шляпа; навѣрное русскій!
Такъ и есть — вытаскиваетъ изъ кармана „Новый Міръ" и углубляется въ чтеніе. Мелькаетъ мысль — не большевичокъ-ли? Любопытно-бы поговорить. Пользуюсь минутой, когда незнакомецъ поворачиваетъ листъ газеты и аккуратно ее разглаживаетъ — обращаюсь съ традиціоннымъ вопросомъ: Простите, вы давно изъ Россіи? Быстрый, испытующій взглядъ изподлобья, - Н-нѣтъ, недавно. И, помолчавъ, "— Я изъ Москвы"...
И дальше — как отрезало. Иссякло вдохновенье. Как ни метался в бешенстве как зверь по дому, как ни бился головой, никакого продолжения так и не придумал. И только вертится в голове безумный стишокЪ гимназистов, зубривших употребление яти: "Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ..." Убѣжалъ въ лѣсъ.
— Во мне заряд нетворческого зла:
Меня сегодня Муза посетила,
Так немного посидела — и ушла!
ИтакЪ. Начало романа.
. . . Вечерѣетъ. Трясусь я въ грязненькомъ, третьеклассномъ вагонѣ берлинскаго ринъ-бана. Противъ меня сидитъ худощавый господинъ, борода съ просѣдью, нервно куря скверную папиросу. Странно одѣтъ: зимнее пальто съ сильно потертымъ барашковымъ воротникомъ и фетровая шляпа; навѣрное русскій!
Такъ и есть — вытаскиваетъ изъ кармана „Новый Міръ" и углубляется въ чтеніе. Мелькаетъ мысль — не большевичокъ-ли? Любопытно-бы поговорить. Пользуюсь минутой, когда незнакомецъ поворачиваетъ листъ газеты и аккуратно ее разглаживаетъ — обращаюсь съ традиціоннымъ вопросомъ: Простите, вы давно изъ Россіи? Быстрый, испытующій взглядъ изподлобья, - Н-нѣтъ, недавно. И, помолчавъ, "— Я изъ Москвы"...
И дальше — как отрезало. Иссякло вдохновенье. Как ни метался в бешенстве как зверь по дому, как ни бился головой, никакого продолжения так и не придумал. И только вертится в голове безумный стишокЪ гимназистов, зубривших употребление яти: "Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ..." Убѣжалъ въ лѣсъ.
